Ниже в сокращенном виде приведена глава «Последствия лагерной колонизации Северного края» (.pdf) из книги Сергея Ивановича Шубина «Северный край в истории России. Проблемы региональной и национальной политики в 1920-1930-е годы». Архангельск: Поморский государственный университет, 2000.
Публикуется в связи с поиском материалов об отбывании политзаключенными ссылки в Севкрае. К высылке в Севкрай в 1931 году был приговорен Е.А. Палагин.
В изменении характера и масштабов тюремно-лагерной системы государства в наибольшей степени проявилась сущность перелома, происходившего на рубеже 20-30-х годов. В апреле 1928 года министр юстиции РСФСР Янсон, нарком внутренних дел РСФСР Толмачев и зампред ОГПУ Ягода предложили перейти «от системы ныне действующих мест заключения к системе концлагерей, образованных по типу лагерей ОГПУ» [1]
Политбюро ЦК ВКП (б) поддержало инициативу силовиков и обязало расширить существующие и организовать новые лагеря с целью колонизации отдаленных территорий и использования «природных богатств путем применения труда лишенных свободы» [2].
Уже 9 мая 1929 года члены оргкомитета Северного края получают секретную депешу по вопросу «О пятилетием плане развития лесного хозяйства и лесной промышленности Европейской части Севера РСФСР» [3]. В октябре Экономический Совет РСФСР конкретизирует задачу о «необходимости использовать в 1929-1930 годах труд заключенных: Карело-Мурманскому краю — 5000 человек; Северному краю — 5000; Уралу — 5000…» [4].
Для Северного края задача не из легких, так как наличие уже имеющихся 2256 заключенных (срочных, следственных, пересыльных) в 2-3 раза превышает норму, что вело “к вспышкам сыпного тифа в Архангельске и Вологде” [5]. В январе 1930 года в крае узнают о “намеченных мерах в отношении обезвреживания кулачества, высылки кулаков и появления в тюрьмах новых групп заключенных”. С этой целью производится “разгрузка мест заключения”: в Архангельске было освобождено 135 человек, в Вологде — 1183, Великом Устюге — 61 [6].
Очень скоро станет ясно, что это капля в многотысячном людском потоке бесправных “колонизаторов” Севера. В первых числах февраля Совнарком РСФСР срочно телеграфом требует сообщить:
“…связи с известной операцией колонизации края (подчеркнуто в документе. — С.Ш.) ваши практические соображения местах расселения, способы решения жилищного вопроса, снабжения, характере метода организационной работы, расчеты, источники покрытия расходов” [7].
Ответная телеграмма, ушедшая в Москву 4 февраля, была по-казенному суха:
«В край прибывает 70 тысяч семейств, общим количеством 350 тысяч человек (через месяц цифры поднимут до 75 семей и 375 человек. — С.Ш.). Расселяются постоянное жительство Архангельском округе — 150 тысяч, Вологодском — 50 тыс., Северо-Двинском — 47, 5, Няндомском — 42, 5, области Коми — 60 тысяч. Сроки приема четыре месяца, начиная с 15 февраля, 3-5 эшелонов в сутки.
Мере прибытия, разгрузки эшелонов трудоспособная мужская часть населения партиями 500-1000 человек под конвоем, используются местах лесозаготовок, сплаве, постройке поселков. Остальные нетрудоспособные члены семейств — 280 тысяч до открытия навигации размещаются временно приспособленных помещениях: монастырях, церквах, бараках, складах — 74 тысяч человек; строящихся вновь 1360 бараках шалашного типа местах разгрузки эшелонов — 206 тысяч человек (по моим нехитрым подсчетам — по 151.5 человека в шалаш. — С.Ш.)
Каждые десять бараков строится хлебопекарня и склад-распределитель, на каждые 20 бараков один изолятор на случай эпидемии. Строительству бараков при- ступлено с расчетом закончить постройку 1 апреля. Строительство определено 5 миллионов рублей. Строительство лесными материалами обеспечивается крае, стекло, железо, кирпич необходимо срочно обеспечить центра.
Нормы снабжения установлены: хлеба -200-300 г. в день; картофеля — 3 кг., крупы — 500 г., капусты — 300 г. на человека в месяц.
Работающие лесозаготовках, сплаве, постройке поселков снабжаются нормами адмвысланных. Крайторгу поручено срочно дать заявку потребность хлебофуража, стройматериала Наркомторгу. Крайзу дано задание недельный срок разработать план расселения, перестроить, укрепить работнивами переселенческий аппарат.
Запроектированные центре 15 тысяч лошадей обязательно должны прибыть одновременно выселямыми для отправки места имущества выселяемых, также подвозке стройматериалов. Местного транспорта, связи лесозаготовками нет.
Одновременно выселяемыми командировать врачей, фельдшеров, обеспечить медикаментами. Обеспечения бараков необходим срочный отпуск средств (карандашом надписано: 5 млн. — С.Ш.) присылки руководящих строительных кадров, желательно роту солдат. Пред крайисполкома Бахутов”. [8]
Все это было и невыполнимо, и не выполнялось. Ведь дело касалось врагов народа, их судьба была заложена на алтарь социализма в угаре начавшейся сплошной коллективизации. Для Севера спецпереселенцы являлись бесправной дармовой рабочей силой, заменившей кампанию “планового в порядке добровольности переселения”, которая официально была прекращена постановлением крайисполкома в конце февраля 1930 года [9].
Когда уже в ходе начавшегося поступления раскулаченных семей отдел здравоохранения совместно с местным ОГПУ обратился в севкрайисполком: «… в срочном порядке выделить 25 тысяч рублей на оборудование санбараков, карантинного барака, амбулаторных пунктов для пересыльных”, в просьбе было отказано [10]. Зато в самый разгар переселенческого неустройства малый президиум крайисполкома “отпустил 30 тысяч рублей из непредвиденных расходов на обслуживание медицинской помощью ответственных работников” [11].
Положение большинства спецпереселенцев с первых дней было отчаянным. Февраль, лютые морозы, метели, и в это время, с 4 февраля по 15 апреля, в Северный край прибыло более 45 тысяч семей [12]. За период с 1 марта по 10 апреля “прибыло 39 486 семей, в количестве 197 060 человек, из них взрослых — 124 019, детей до 16 лет 73 041…, 30% пропущенных через больницу детей умирает”. 4 сентября 1930 года ПП ОГПУ сообщает, что в Северный край прибыло: “кулаков-переселенцев — 261 232 человек, адмссыльных — 32 396, всего — 293 628; умерло — 12 511, отправлено на родину — 36707, направлено на лесозаводы (раскулаченных) — 12 425 человек. Налицо на 1.09.1930 кулаков-переселенцев — 199 589 человек, административно-высланных — 32 396, ВСЕГО (так в документе. — С.Ш.) — 231985” [13].
Ситуация усугублялась невниманием к нуждам переселенцев несогласованностью местных органов власти. Только 19 марта председателя крайплана М. Цет- лина освобождают от командировки на лесозаготовки, вводят в тройку по проведению раскулачивания и обязывают ”… в пятидневный срок подготовить расчеты необходимых средств по освоению кулаками новых земель и по их использованию в леспромхозах и на промыслах, для представления в соответствующие наркоматы” [14].
Тем не менее в докладной от 12 апреля на имя другого члена тройки по организации переселения — Шайрона сообщалось, что строительство поселков приостановилось… Причина — категорическое распоряжение Яковлева (Северолес). Передавать строительство райисполкомам, ГПУ, — пишет автор докладной, — значит сорвать строительство. Райисполкомы не подготовлены, не имеют для этой цели специальных аппаратов. Денег на строительство нет. Строительство надо поручить леспромхозам.
“Снабжение товарами, продуктами скверное… Обуви, кожтоваров, махорки переселенцам нет. Трудоспособные на местах расселения половину босые. Это взвинчивает настроение… “ [15].
16 апреля в окрисполкомы за подписью Комиссарова уходят телеграммы:
“27 апреля созываем совещание вопросам водворения кулачества… Представителям ОИК захватить с собой наметки точек расселения, необходимости транспортных средств, нахождения на местах строительных материалов, возможности использования рабсилы, наметки договоров” [16]
И это в условиях, когда уже сотни тысяч людей завезены в край.
В тот же день под давлением наркома НКВД РСФСР В. Толмачева, находящегося в Северном крае, предкрай- исполкома телеграфирует Микояну:
“До сих пор кулаки, высланные наш край имели свои продукты, питание, денежные средства оплаты, выдаваемых им продуктов, теперь большинства денег, продуктов нет… Создалось чревычайно тяжелое положение, усугубляющее без того значительные трудности. Просим Вашего вмешательства, внесения ясности немедленного разрешения вопроса. Комиссаров, крайторготд-Бердничевский” [17]
Только 18 апреля в Лешуконское, Котлас, Вожегу, Пинегу, Семеновское… поступают телеграммы из Северолеса:
“Правление Треста взяло на себя расселение, устройство, использование переселенцев, расселяемых территории наших леспромхозов, заключением специального договора использование их работах треста течение трех-пяти лет… Леспромхозы должны организовать устройство строительство поселков. 25 апреля Крайисполкоме совещание этому вопросу. Проработайте оргмероприятия… без ущерба основной работе”. [18]
“Взвинченность” обстановки доходит до Москвы. В апреле 1930 года в Северном крае работала комиссия в составе С.Бергавинова (председатель), Толмачева (Наркома внутренних дел РСФСР), Еремина (Наркомюст), Тучкова (ГПУ), которой ЦК ВКП (б) поручил на месте разобраться в ситуации со спецпереселенцами.
Ее деятельность лишний раз подтверждает, что сталинский “великий перелом” не был безоговорочно поддержан руководством партии и страны. Вот и в данной ситуации московские представители проявили поразительную принципиальность. Разъехавшись по округам Северного края, они с помощью местных чиновников сумели охватить проверкой 23360 семей из 46261, высланных на середину апреля 1930 года. [19]
Проверка вскрыла ужасающую картину попрания законов в отношении административно высланных как по прежнему месту жительства, так и по новому месту их пребывания. Уже само соотношение: 36 тысяч работоспоспособных, отправленных в разные места на работу, и 122 тысячи неработоспособных, размещенных в бараках-шалашах “по линии железной дороги Вологда-Архангельск и Вятка-Котлас”, свидетельствует не о колонизационных задачах Севера, а об уничтожении людей, ликвидации кулачества как класса. Именно так охарактеризовал положение спецпереселенцев нарком внутренних дел РСФСР В. Толмачев:
“ЖУТЬ ! Да, да! Можно подумать, что этих людей привезли сюда только для того, чтобы здесь поскорее закопать их в землю!… Самым коренным и острым вопросом является жилищный вопрос. Люди размещены в 750 бараках, наскоро состряпанных из жердей. Теснота невероятная, есть места, где на человека приходится 1/10 кв. метра площади при постройке нар в несколько этажей (кубатура меньше гробовой). Полов в бараках нет, крыша сделана из жердей и слегка присыпана тающей и осыпающейся землей. Температура не выше 4 градусов, как правило, вшивость. При скверном питании, а для многих при почти полном его отсутствии, создается колоссальная заболеваемость и такая же смертность среди детей. С наступлением полной весны земля в бараках растает (многие стоят на болотистой местности), сверху потечет и ВСЕ НАСЕЛЕНИЕ ИХ СЛИПНЕТСЯ В ГРЯЗНЫЙ ЗАЖИВО ГНИЮЩИЙ КОМОК (выделено в тексте документа. — С.Ш.) “. [20]
Обсуждение итогов работы “Комиссии ЦК по проверке неправильно высланных бедняков и середняков под рубрикой кулаков” приобрело достаточно острый характер. Главный спор разгорелся по поводу процента неправильно высланных, который “местами доходил до 60”. Таблица о рассмотренных заявлениях высланных кулацких семей окружными подкомиссиями была подготовлена в следующем виде:
| Откуда выслано | Неправильно высланы (%) | Правильно высланные (%) | Сомнительно высланные (%) | Итого |
| Украина | 943 (9) | 8644 (82,4) | 908 (8,6) | 10195 |
| Нижи. -Волж. край | 321 (9,2) | 2720 (77,6) | 462 (13,2) | 3503 |
| Центр. -Черн. обл. | 751 (16,5) | 2888 (63) | 938 (20,5) | 4577 |
| Среди. -Волж. край | 192 (6,1) | 2614 (82,8) | 349 (11,1) | 3155 |
| Белоруссия | 134 (8,3) | 1290 (79,1) | 206 (12,6) | 1620 |
Раскулаченных правильно было признано 77,7%, неправильно — 10 и сомнительных — 12, 3%. [21]
Однако секретарь севкрайкома С.Бергавинов, опираясь на поддержку высшего партийного руководства, на правах председателя комиссии “снизил” показатели в итоговом протоколе до 6% неправильно высланных и 10 — сомнительных. [22]
Против этих показателей проголосовали Толмачев и Еремин, настаивавшие как минимум на цифрах, обозначенных в таблице. Кроме того, они считали необходимым неправильно высланных и сомнительных, в случае подтверждения допущенных ошибок, “восстановить в их хозяйстве, политических правах” и предоставить возможность “желающим вернуться на родину”. [23]
По настоянию председателя комиссии на родину разрешили вернуться лишь тем из 6%, кто являлись “участниками гражданской войны, имели революционные услуги, а также красным партизанам и семьям, члены которых служат в Красной армии. Остальных… расселить в Северном крае… как вольных граждан”. Судьба «сомнительных» была оставлена в руках ОГПУ. [24]
И в данном случае Сергей Адамович, проявив свою природную изворотливость, не только сумел выйти сухим из воды, но и обвинил москвичей в мягкотелости и правом уклоне. В записке в Политбюро, которую он отправил неделю спустя, Бергавинов искусно выводит из-под удара Сталина, представляя ошибки раскулачивания “не массовыми явлениями, не огромными перегибами”, на чем настаивали Толмачев и Еремин, а всего лишь “случаями”. [25]
“У Толмачева и плетущегося за ним Еремина не только либеральный подход, а нечто большее, которое неукрепляет позиции партии в этом поистине историческом деле (а не “операций”, как говорит Толмачев) ликвидации кулачества”. [26]
Поразительное иезуитство демонстрирует С.Бергавинов и здесь, расставляя акценты, казалось бы, таким нехитрым графическим приемом, как подчеркивание (то, что в этом тексте выделено жирным — ИЯ).
Следствием подобных наветов стала скорая расправа над принципиальным членом комиссии, наркомом внутренних дел РСФСР В. Толмачевым, которого направлял в Архангельск уже известный читателю председатель СНК России С.И. Сырцов. Они были друзьями-единомышленниками, предупреждавшими об опасности “увлечения хозяйственных организаций невзыскательной рабочей силой заключенных”. [27]
Сталин в письме В. Молотову в сентябре 1930 года обоих поминает недобрым словом, назвав министра НКВД РСФСР В. Толмачева “прогнившим насквозь”. Почти в одно время, в декабре 1930, завершилась их карьера, оба позднее были расстреляны. [28]
Решение о продовольственном снабжении кулаков-переселенцев специальной комиссией СНК СССР Шмидта было принято лишь 22 июня 1930 года. В Северном крае было израсходовано на эти цели по линии потребкооперации 6 470 155 рублей, [29] вернули их краю лишь полтора года спустя.
25 июня президиум крайисполкома “доводит до сведения СНК СССР и РСФСР,… что разрешение в центральных органах вопросов, связанных с расселением и хозяйственным обустройством спецпереселенцевб (высланных кулаков) приняло недопустимо затяжной характер”. [30]
Вот как складывалась, например, обстановка со снабжением продовольствием спецпереселенцев Северного края на 7 июля 1930 года. [31]
| Вид продовольствия | Потребность | Выделено центром | Получено |
| Мука ржаная | 28097 | 17403 | 8608 (30%) |
| Крупа | 2436 | 1674 | 810 (33) |
| Рыба | 8899 | 4060 | 1000 (11) |
| Соль | 2376 | 280 | 280 (12) |
| Лук | 1584 | 122 | 122 (8) |
| Масло (раст.) | 302 | 373 | 184 (61) |
| Сахар | 865 | 570 | 300 (35) |
| Чай | 327 | 120 | 120 (37) |
| Картофель | 15289 | 225 | 225 (1,5) |
| Капуста | 8406 | 915 | 675 (8) |
| Мыло | 176 | 120 | 20 (11) |
| Овес | 7017 | 8088 | свед. нет. |
Из всего перечня необходимого продовольствия центр выделил по потребности лишь овса для лошадей. Не лучше относились к делу и краевые органы. Во всяком случае, в докладных местного ОГПУ оно характеризуется ”… крайне небрежным, а иногда и преступным”. К 10 июля, как следует из правительственной телеграммы
“… строительство поселков выполнено среднем на 1-1, 5%… Снабжение не налажено, медпомощь хромает, есть случаи участках цынги, брюшного, сыпного тифа. Райисполкомы, сельсоветы, леспромхозы достаточных мер расселению не принимали. Бегство строительства участков продолжается в большом размере: Уктыме было 541, бежало — 403, Панты 768/638, Ягвеле — 687/479. Других районах аналогично. Снабжение одеждой, обувью, прочим исключительно скверно. Производительность труда мизерная. Краев, перес. упр. Казаков, Окружком Басин”. [32]
В другой справке отмечалось, что хозяйственные организации отнеслись к обустройству переселенцев “без всякого внимания, поселки отводились без всяких перспектив на развитие”, жилье и хозпостройки возводились временного типа и были мало пригодны для жилья, культурно-массовая работа “по переделке психологии людей” в крае была поставлена плохо, рабочая сила использовалась не полностью, краевые организации слабо руководили, не были выделены лица, отвечающие за работу со спепереселенцами. [33]
В докладе “О результатах обследования положения детей спецпересленцев”, произведенного членом президиума деткомиссии при ВЦИК тов. Моргуновым М. И., от 7 августа 1930 года отмечается, что
“в поселке “Макарьиха” пригорода Котласа в 170 бараках разновременно находилось около 45 тысяч спецпереселенцев, до 16 лет не менее 50%. Урдомская церковь небольшая по своему размеру, а между тем проживающих в ней переселенцев насчитывается 660 человек, которые живут в густо скученном состоянии и без вентиляции. В г. Яренске и его окрестностях размещено до 2000 семейств (свыше 8000 душ). В самом Яренске, имеющем 1600 душ местного населения, размещено до 6000 душ спецпереселенцев”. [34]
Государство не просто лишило свободы и собственности спецпереселенцев, оно делало все для того, чтобы кулачество “не поднялось” за счет своего трудолюбия и на Севере. В середине 1930 года СНК СССР принял постановление “О принципах расчетов спецпереселенцев (высланных кулаков) с государством по расходам, связанным с переброской, хозяйственным обустройством их в местах постоянного водворения”.
Согласно этому документу перевозка, питание в пути обеспечивались за счет “безвозмездных ссуд государства”. А расходы на строительство, суммы на приобретение рабочего и продуктивного скота, суммы на приобретение инвентаря подлежали возвращению. “Все имущество поселков (постройки, скот, инвентарь) до окончательного погашения государственных затрат находится в залоге у государства. Для погашения возвратных ссуд от зарплаты удерживается 25% в государственный доход”. [35]
Законы о социальном страховании на выселенных не распространялись [36]. Заработок спецпереселенцев составлял от 60 копеек до 1,5 рублей и только покрывал расходы на питание работника и семьи, причем работающим нередко заработная плата не выдавалась по 6-8 месяцев [37]. Нормы оплаты труда спецпереселенцев и местных кулаков на лесозаготовках 1930/31 года были понижены на 25%,
“точно так же выделяется продовольствие,… на биржевых и заводских работах на 50% меньше по сравнению с нормой рабочих. Кулакам питание выдавалось только при условии выполнения нормы выработки”. [38]
Безработным ссыльным и ссыльным, “не могущим работать вследствие болезненного состояния или преклонного возраста, хлебный паек даже в самом минимальном виде зачастую не выдается”, — докладывало территориальное отделение ОГПУ в краевые органы. [39]
Лагерная колонизация способствовала оттоку законопослушных людей, работающих на Севере на постоянной и сезонной основе.
“По имеющимся в ПП ОГПУ сведениям, — говорится в докладной на имя первых руководителей края весной 1930 года, — за последнее время из Няндомского округа наблюдается массовый уход рабочей силы в Ленинградскую область, на Урал и Волгу. Так, например, в Ленинград выбыло из Кенорецкого сельсовета 130 человек, Сайковского — 90 чел., Лукинского — 80, Федовского — 100, из Мошинского — 36 человек. Из Мехреньского, Кимского, Воедозерского, Канакшенского сельсоветов на Волгу и Урал выбыло до 2500 человек… Вербовка по округу сплавщиков и сезонно-строительных рабочих протекает в крайнем напряжении”. [40]
Летом вездесущие гэпэушники фиксируют утечку сезонных рабочих в угрожающих размерах, в особенности погрузчиков с лесозаводов.
“В Онежском порту с отгрузкой лесоэкспортного материала создалось катастрофическое положение. В порт прибыло 16 иностранных пароходов. Работой обеспечены только 10, недостает погрузчиков 310, стивидоров — 216, переборщиков — 200 человек”. [41]
В августе Совет народных комиссаров РСФСР вынужден был принять специальное постановление “О мерах по проведению спецколонизации в Северном и Сибирском краях и Уральской области” [42]. Для руководства работой по выселению и расселению кулаков постановлениями Политбюро от 20 февраля и 11 марта 1931 года была создана специальная Комиссия ЦК ВКП (б) по переселенцам. В состав комиссии входили А. Андреев (председатель), Г. Г. Ягода и П. П. Постышев. 5 октября 1931 года вместо Андреева был назначен Я. Э. Рудзутак. [43]
Можно говорить о том, что насильственная бесчеловечная депортация спецпереселенцев не только не способствовала цивилизованной колонизации, но и тормозила, извращая ее сущность. Вполне логичным выглядит в этой связи передача с середины 1931 года спецпереселенцев в ведение ГУЛАГа (Главного Управления Лагерей). Понятно, что положение к лучшему не менялось. Рискованное это было дело заниматься всерьез проблемами “врагов народа” в условиях, когда их искали среди “своих”.
“Если кулаки помещаются, — сообщает райинструктор Вожегодского района т. Макарова, — то значит им ни бани, ни сушилок, ничего не надо. На Явенгской подвесной дороге такой случай был. Там человек до 150 живет административно высланных в одном месте. Этот барак находится на расстоянии 8-9 км от бани, и люди в течение 2-3 месяцев не были в бане и на них столько вшей ползает, что хоть веником сметай” [44].
Безопаснее было просто фиксировать ситуацию, что и делало руководство краевого ОГПУ:
“11 мая 1933 года. Совершенно секретно. ЦК ВКП(б) Тов. Сталину (так в документе. — С.Ш.). Дорогой тов. Сталин. К настоящему времени в ведении трестов лесной промышленности края находится 34827 семейств спецпереселенцев (120170 человек), из которых 18650 взрослых нетрудоспособных и 41610 детей до 16 лет… Все переселенцы размещены в 201 спецпоселке, вновь отстроенных в лесной глуши, в необжитых местах, расчетом преимущественно использования рабсилы переселенцев на лесозаготовках. Ряд спецпоселков уже стали на ноги…. Однако в значительной части поселков картина иная. В этих поселках отмечается голодовка, высокая смертность (особенно детей). В пищу идут всевозможные суррогаты, к хлебу примешиваются опилки, мох, кора, иногда употребляют павших животных. Отмечены даже отдельные случаи людоедства… Убыль людей с момента водворения: бежало из лагерей 59635 человек, задержано — 16203, вернулось 4305. Умерло с 1.01 по 1.05.1932г. — 1390, с 1.01 по 1.05 1933г. — 4840 человек” [45].
Только в Коми области население спецпоселков с июня 1932 по июнь 1933 года упало с 38103 до 28 тысяч человек [46].
Среди спецпереселенцев нередки случаи эпидемий. Так, сообщая об эпидемии сыпняка в Няндомском районе, органы ОГПУ жалуются в краевые органы на то, что районные организации “к санитарному обслуживанию спецпереселенцев мер никаких не принимали. Бани на поселках работают слабо, вошебойки совсем не работают (вошебойки подчеркнуты автором. — С.Ш) “. Да что там санитарное состояние, если в районных Советах отказывали спецпереселенцам порой даже в питании [47].
“Отсутствие элементарного сочувствия со стороны властей накапливало в душе людей злобу, лишало их надежды, омрачало их сознание. Они постоянно ощущали внутренний ничем не заглушаемый протест” [48], — пишет один из самых авторитетных исследователей судьбы спецпереселенцев на Севере А. Шабанова. И с ней трудно не согласиться.
На 1 января 1934 года в непосредственном ведении ГУЛАГа находилось 14 крупных исправительно-трудовых лагерей и Вайгачская экспедиция. Наиболее крупными были Беломорско-Балтийский комбинат, Ухтинско-Печорский трест. Численность заключенных непосредственно в лагерях СССР в это время составляла 510 309 человек без учета находившихся в пути, а через год перевалила за миллион. Кроме того, даровая трудовая армия насчитывала в своих рядах около полутора миллионов переселенцев [49].
У руководящих краевых и районных органов в условиях этой бесовщины “ликвидации кулачества как класса” отношение к “врагам народа” нередко переносилось и на местное население. Редакция “Крестьянской газеты” получает “массу писем из разных районов Северного края” о неблагополучном положении крестьян, складывающемся на лесозаготовках в начале 1935 года. Например, селькор из Плесецкого района С.Турчасова пишет:
“Нашему колхозу дали план по лесозаготовкам 10000 кубометров, чтобы выполнить этот план, мы должны послать в лес 100 человек, а у нас нашлось во всем колхозе только 25”.
“Нет людей, — сообщает каргопольский крестьянин из колхоза “Завет Ильича”. — Все, которые могут держать топор, направлены на лесозаготовки. В колхозе остались слабые и старые. Молотьба затянулась, хлеб поедают мыши, колхозники дошли до того, что не имеют ни одежды, ни хлеба. За один год сменилось пять председателей. Редакция “Крестьянской газеты” не раз писала об этом в райзо, прокуратуру, райком, но ответа не получала”. Подобные письма идут из Грязовецкого, Шенкурского районов, редакция газеты “просит как можно скорее сообщить о принятых мерах” [50].
Какие могут быть приняты меры, если еще “не добиты остатки классового врага, — пишет местный журнал “Советы Севера”, -… которые делают все, чтобы напакостить нам,… только в нескольких сельсоветах Усть-Цилемского района Коми области избиратели недавно вычистили из своих составов около 15 человек, примазавшихся кулаков и бывших белогвардейцев. Вопрос классовой бдительности должен быть поставлен как головной. Не болтовней, не общими разговорами, а конкретной борьбой с классовой борьбой (так в тексте. — С.Ш.) на каждом участке, умением разоблачать лицо врага и его разлагающую работу — мы обеспечим окончательное уничтожение классового врага” [51].
Несмотря на то, что 27 мая 1934 года постановлением ЦИК СССР спецпереселенцы были восстановлены в гражданских правах, однако права на выезд с мест вселения они не получили, так как уже были включены в систему административно трудовой армии [52]. Дефицит рабочей силы в Северном крае стал ощущаться по мере вымирания спецпереселенцев (информация о которых отправлялась в Москву вплоть до 1943 года, до тех пор, пока их место не заняли эвакуированные [53]).
Недостаток рабочих компенсировался какое-то время оргнабором сезонников в пределах 50 тысяч ежегодно [54]. Однако “гулаговский наркотик” оказался настолько сильным, что напрашивался новый виток массового террора. Во второй половине 1937 года последовала новая небывалая волна репрессий, а с ней — новый поток “колонизато- ров”-заключенных на Север. Еще около 60 тысячам спецпереселенцев, по преимуществу полякам, суждено будет повторить такую же судьбу в 1940 году [55].
Лесозаготовительные лагеря НКВД Каргопольский, Онежский, Кулойский покрывали теперь уже Архангельскую область. Кроме лесных, “на голом месте” формируются Архангельский, Ягринский, Воркутинский промышленные лагеря, Северный железнодорожный (Котлас- Воркута). К началу войны в местах лишения свободы находилось около 2 350 000 человек. На 1 января 1937 года по численности заключенных Северный край уступал только трем регионам: Ленинградской, Московской и Челябинской областям, два года спустя Архангельская область вышла по количеству зэков на второе (после Ленинградской) место по СССР [56].
Примечания
[1] Хлевнюк О. Принудительный труд в экономике СССР 1929-1941 гг. // Свободная мысль. 1992. №13. С. 75.
[2] Семенникова Л.И. Россия в мировом сообществе цивилизаций. М., 1995. С. 571
[3] ГААО. Ф. 2325. Оп. 1. Д. 6. Л. 37
[4] ГААО. Ф. 621. Оп. 3. Д. 4. Л. 25-27
[5] ГААО. Ф. 621. Оп. 3. Д. 9. Л. 43.
[6] ГААО. Ф. 621. Оп. 3. Д. 23. Л. 7, 2, об-1.
[7] ГААО. Ф. 621. Оп. 3. Д. 29. Л. 76
[8] Там же. Л. 74, 75.
[9] ГААО. Ф. 621. Оп. 3. Д. 34. Л. 21.
[10] ГААО. Ф. 621. Оп. 3. Д. 10. Л. 63.
[11] ГААО. Ф. 621. Оп. 3. Д. 8. Л. 38.
[12] ГАОПДФАО. Ф. 290. Оп. 1. Д. 379. Л. 5.
[13] ГААО. Ф. 621. Оп. 3. Д. 19. Л. 23, 219 (Интересно, что В.П. Данилов и Н.А. Ивницкий называют по Северному краю иную цифру: «к началу 1932 г. было расселено 121313 бывших кулаков». «Документы свидетельствуют. Из истории деревни накануне и в ходе коллективизации. 1927-1932 гг. М., 1989. С. 47.
[14] ГАОПДФАО. Ф. 290. Оп. 1. Д. 378. Л. 83.
[15] ГААО. Ф. 621. Оп. 3. Д. 20. Л. 54, 65.
[16] Там же. Л. 57.
[17] Там же. Л. 56.
[18] Там же. Л. 54.
[19] ГАОПДФАО. Ф. 290. Оп. 1. Д. 379. Л. 86.
[20] Ханталин Р.А. Невольники и бонзы. Документальные очерки. Архангельск, 1998. С. 72; ГАОПДФАО. Ф. 290. Оп. 1. Д. 386. Л. 97-98.
[21] ГАОПДФАО. Ф. 290. Оп. 1. Д. 379. Л. 88.
[22] Там же. Л. 86.
[23] Там же. Л. 87.
[24] Там же. Л. 86.
[25] ГААО. Ф. 621. Оп. 3. Д. 20. Л. 50, 51, 52, 53, 54, 59, 59 об, 60, 60 об, 61, 61 об.
[26] ГАОПДФАО. Ф. 290. Оп. 1. Д. 379. Л. 84.
[27] ГААО. Ф. 621. Оп. 3. Д. 14. Л. 86 об.
[28] Письма И.В. Сталина В.М. Молотову 1925-1936 гг.: Сборник документов, М., 1995, С. 214-215.
[29] ГААО. Ф. 621. Оп. 3. Д. 20. Л. 149, 150.
[30] ГААО. Ф. 621. Оп. 3. Д. 23. Л. 21.
[31] ГАОПДФ. Ф. 290. Оп. 1. Д. 380. Л. 105.
[32] ГААО. Ф. 621. Оп. 3. Д. 15. Л. 189; ГААО. Ф. 621. Оп. 3. Д. 23. Л. 9.
[33] ГААО. Ф. 621. Оп. 3. Д. 30. Л. 27-28, 28 об.
[34] ГААО. Ф. 621. Оп. 3. Д. 23. Л. 32, 31.
[35] Там же. Л. 19.
[36] ГААО. Ф. 621. Оп. 3. Д. 19. Л. 44.
[37] ГААО. Ф. 621. Оп. 3. Д. 30. Л. 150; Шабалова А.С. Жить, чтобы выжить // Родники пармы. Сыктывкар, 1990. С. 123.
[38] ГААО. Ф. 621. Оп. 3. Д. 7. Л. 184; ГАОПДФАО. Ф. 290. Оп. 1. Д. 378. Л. 10.
[39] ГААО. Ф. 621. Оп. 3. Д. 15. Л. 249.
[40] ГААО. Ф. 621. Оп. 3. Д. 19. Л. 112.
[41] ГААО. Ф. 621. Оп. 3. Д. 15. Л. 168, 115.
[42] ГААО. Ф. 621. Оп. 3. Д. 19. Л. 48.
[43] Сталинское Политбюро в 30-е годы: Сборник документов / Сост. О.В. Хлевнюк и др.. М., 1995. С. 18.
[44] ГААО. Ф. 621. Оп. 3. Д. 36. Л. 109.
[45] ГАОПДФАО. Ф. 290. Оп. 1. Д. 1437. Л. 134; ГААО. Ф. 621. Оп. 3. Д. 30. Л. 26.
[46] Шабалова А.С. Жить, чтобы выжить // Родники пармы. Сыктывкар, 1990. С. 124.
[47] Холодный дом России. С. 254.
[48] Родники пармы. Сыктывкар, 1990. С. 124.
[49] Система исправительно-трудовых лагерей в СССР 1923-1960. М., 1998. С. 35, 38; История СССР. 1990. № 6. С. 38.
[50] Холодный дом России. С. 264-265.
[51] Выше классовую бдительность // Советы Севера (Архангельск). 1935. № 3. С. 3.
[52] Вопросы. Истории. 1990. №3. С. 15.
[53] ГААО. Ф. 71. Оп. 9. Д. 137., 138, 151, 162, 166, 180, 190, 202; Д. 201.
[54] Чупрова Т. Дом, который построил зэк // АИФ в Архангельске. 1997. № 19.
[55] Подробнее об этом см.: Калашников Е.В. Развитие образования в польских спецпоселках ГУЛАГАа на территории Архангельской области (1940-41 гг.) // Региональная политика и проблемы развития Европейского Севера: Взгляд из XX в XXI век. Архангельск. 1999. С. 187-190.
[56] Система исправительно-трудовых лагерей в СССР 1923-1960. М., 1998. С. 41-42, 48, 533-537.